Аннотация: Бывалый солдат в разговоре со своим более молодым товарищем вспоминает один из случаев, произошедших с ним в начале войны с Менталом. Попытка реалистичного, мужского взгляда на события Serious Sam, без купюр, юмора и гаремной романтики. Посвящается моему другу Александру К., а также русским фанатам Serious Sam, вернее — мужской его части.
Эх, Санька! Редко когда вот так удаётся вырваться из плена ежедневной рутины и просто посидеть за столом, собраться с мыслями, поговорить по душам. Особенно оказавшись в таком положении, как мы. И не просто в военном положении, имею в виду. Чёрт его знает, сколько нам на этом свете ещё времени отведено злодейкой-судьбой. Надо ловить момент. Особенно тебе, пока молодой, зелёный... Да ты на меня не смотри, ты наливай, наливай! Между первой и второй, как говорится. Нечего водку жалеть, пока она есть. А я с твоего позволения закурю. Вредная это привычка, может и жизни стоить — а ну как враг ночью заметит искорку или табачный дымок учует? Правда, это больше там, на полях сражений важнее. Там твоя жизнь — только в твоих руках, и руках, быть может, провидения Божьего. И разное может случиться. Что именно, говоришь...
Да много я всякого повидал на этой войне, Саша. Потому как мы впервые, пожалуй, с 1940-х годов ХХ века имеем дело с силой столь разрушительной, беспощадной и огромной. Это ведь даже не фашисты, а хуже. Ты не подумай ничего плохого, я никого не хочу оправдывать, ни тех, ни других. Но... У Гитлера, каким бы ублюдком он ни был, имелись свои принципы, свои идеалы, свои планы на тех, кого рано или поздно подомнёт под себя машина рейха. Да и воевали наши предки с такими же людьми, у которых так же были свои недостатки, свои слабости, в первую очередь — психологические и моральные. Ментал же, со своими жуткими, дикими тварями — суть коллективное бессознательное, истребительная сила, у которой задача только одна, Саша — террор и геноцид. Всё смести на своём пути, всё разрушить и уничтожить, стереть в порошок. Камня на камне не оставить. И добиться этого любыми целями и средствами. Так я, по крайней мере, думал.
В самом начале, после того, как американцы открыли где-то там, в Альфа Центавре ящик Пандоры, нам пришлось несладко. Эх, а ведь сколько ни ругай наших правителей в эшелонах власти, всё же правы тогда в Кремле оказались. Забеспокоились наши дипломаты: не зря, мол, в записях те древние пришельцы оставили предостережение. Нечего туда соваться, нам что, места больше во Вселенной нет? Но никто тогда в Совбезе российских делегатов не послушал. Да и корпорации к тому моменту обрели куда больший вес и свободу действий, нежели правительства мировых держав. Да и разве ж можно их винить? Такая ведь радость у всех была, прямо-таки эйфория! Впервые за сто лет человечество отвлеклось от мелких войнушек в своей песочнице и вновь, несясь в едином порыве, ошалело потянулось в космос, веря, что есть у нас братья по разуму. И вера эта была столь же устойчива, что факел разрастающегося коммунизма на дороге в светлое социалистическое будущее. А оно вон как в итоге обернулось... Потом, правда, опомнившись, как всегда начали искать крайних, чтобы спустить на них всех собак и свалить вину. Однако ж говорили об этом мало, неохотно и без упоминания конкретных имён и фамилий. Известно лишь было, что за закрытыми дверями весь экипаж «Сюрвейера» — да-да, того самого, что разбудил Ментала ото сна — молча и единогласно мировым военным трибуналом был признан виновным. Да только вот нашлись у них какие-то более сильные покровители, и почти всех фигурантов того дела в результате выпустили на свободу, дела и судебные тома уничтожили, а все материалы и свидетелей постарались засекретить и забыть. Сейчас это уже ни для кого не секрет, да и не хочет никто ворошить прошлое, ибо какая, к хренам, разница? Но некоторые люди помнят, знают, до сих пор злобу таят. А «виновные» живут и здравствуют и поныне, хоть и надёжно шифруются.
Но не будем о политических дрязгах. Про что, бишь, я говорил? Ага... Несладко было. Тяжелее всего пришлось пограничным колониям. Они-то под удар попали первыми и попросту оказались не готовы к такому натиску. Первую линию земной обороны Ментал смёл быстро и жёстко, подчистую. Ребят просто уничтожили, хотя были и те немногие, что исчезли без следа. Мы только потом поняли, что некоторых людей пришельцы забирали с собой — чтобы понять, значит, что мы такое, что из себя представляем. Хотя ещё позже стало ясно, что Менталу по барабану, кто мы такие — люди. Если поначалу у него и был к нам интерес, то опять же таки исключительно свой, научный, садистский, ненормальный — присматривался, видать, можно ли нас использовать в своих целях. В первую очередь против самих же себя, обратить в оживших трупов-солдат, чтобы задавить нас не только физически, пушечным мясом, но и, хуже всего, морально. Это проверенная тактика, которая не меняется столетиями: любому разумному существу тяжело воевать со своими же братьями и сёстрами, пусть даже они и «обращённые». Однако именно это впоследствии помогло всем понять, что у человечества появилась новая общая цель, общий враг, перед лицом которого мы все равны, как перед Богом и чёртом. Так, пусть и не сразу, появилась Конфедерация, потом — Объединённая Армия Земли. Но до того момента успело пройти много времени, достаточного, чтобы натворить уйму ошибок и чуть не сломаться.
Да, пацаны не выдерживали. Не были к такому готовы, понимаешь? Слишком уж происходящее вокруг казалось каким-то нереальным, из ряда вон выходящим. Будто худшие опасения и фантазии писателей-фантастов и создателей компьютерных игр внезапно вошли в нашу жизнь, став жестокой реальностью. На Земле наивные обыватели вообще до последнего верили, что это просто очередной временный, локальный конфликт на окраинах обжитого космоса, который рано или поздно закончится славной победой Конфедерации и рукопожатием воюющих сторон. Вот только время шло, а наши войска потихоньку отступали всё ближе и ближе к тылу. А твари Ментала, только с виду тупые и обделённые собственной волей создания, стремящиеся лишь к тому, чтобы убить, разорвать, сожрать, задушить, размолотить на части — они всё же наши слабости нащупали, и стали этим пользоваться. И действовали порой намеренно в соответствии с нашими страхами. Но бывали и исключения.
Помню, ещё в начале войны послали нас как-то на Ведалес, планетоид в созвездии Пегаса, где в 60-х годах XXI века была основана крохотная российская горнодобывающая колония. В былые, ещё довоенные времена там бурным темпом велась добыча урана и магния — колонисты обосновались в специально возведённом для них шахтёрском городке Коломенске. Городок был маленький, суровый, но обжитый и в чём-то даже уютный. Да что говорить — ну ни дать ни взять типичный такой ПГТ для горняков, коих ещё на матушке-Земле в коммунистическом Союзе было полным-полно понастроено. Это всё хорошо, но не зря же нас туда отправили. А дело в том, что всё население Коломенска куда-то бесследно пропало. В полном составе, все тысяча с лишним жителей. Всего за несколько дней. В ЦК УКП — Центральном комитете управления колониальных поселений — неладное почуяли только на третьи сутки, когда Ведалес вдруг перманентно перестал выходить на связь... А рядом ведь пограничные территории, нарастающая паранойя, дестабилизация всех функционирующих предприятий, стремительно ухудшающееся военное положение. Короче, спохватились в верхах, ввели высший режим КТО и снарядили на Ведалес срочную спасательную экспедицию в составе одной роты космодесантников, орбитального зенитно-ракетного отдела при ВКС и нашего разведбатальона, срочно переброшенного с Проксимы Центавра. Это не считая спецов, техников, медиков, спасательные органы, руководителей операции и пары «чёрных костюмов» из правительственных органов. Полёт занял всего сутки. Наш эсминец остался висеть на орбите Ведалеса, в случае чего прикрывая из космоса, а мы погрузились на два десантных корабля и вылетели на поверхность планеты. Высадились, быстрым темпом организовали лагерь на окраине Коломенска и уже через несколько часов выдвинулись осматривать местность на предмет обнаружения какой-либо активности. Но бегло и первично прочёсывая город, мы к своему вящему удивлению не нашли вообще никаких признаков жизни — ни жителей городка, ни условного противника. А ведь если бы всё население перебили, должны были остаться какие-то останки, трупы, следы боёв или обороны. Но кроме следов массовой, типично русской пофигистической разрухи и вездесущего бардака мы толком ничего не нашли. Все люди будто сквозь землю провалились.
А на следующий день, находясь на очередном рейде вглубь города, один паренёк из моего взвода, Юрка Демидов — молодой ещё совсем пацан, всё книжки любил какие-то приключенческие через ИНЕРТАНьку читать, фентези скандинавское — вечером на привале отошёл куда-то за угол отлить... и пропал. Мы, дураки, только через полчаса это заметили, когда решили возвращаться к лагерю. Похватали оружие, разбились на небольшие группы по четыре человека и рассыпались по окрестностям его искать. И нашли... в какой-то глухой подворотне метрах в четырёхстах от нашей позиции, лежащего в куче мусора. Слава Богу, живого. Глаза — огромные плошки, что чайные блюдца, руки дрожат, встать не может, лицо в каких-то глубоких то ли порезах, то ли царапинах, и лыбится по-глупому так, словно дурачок. Похлопали его хорошенько по щекам, дали глотнуть сто грамм из «неприкосновенной» фляжки, кое-как привели в чувство, а он смотрит на нас мутными глазами, смеётся, и всё порывается встать и уйти. Я недоумённо спрашиваю его: «Куда опять собрался, дубина, куда?! Зачем от лагеря ушёл? Куда тебя клир понёс, щегол?!». А он вдруг схватил меня за плечи и давай по-ребячески так смеяться и с азартом повторять: «ОНИ меня позвали, товарищ сержант! ОНИ позвали! Пойдём, говорят, с нами, милый, пойдём!». «Кто позвал-то?»: непонимающе спрашиваю я. А он: «Ангелы... Девушки с крыльями! Валькирии! В Вальгаллу меня с собой позвали! Ласкали меня, целовали, упрашивали... красивые такие. Голенькие. И пахли так сладко... Пустите, тащсержант, я к ним хочу, в Вальгаллу!». Тут-то мы и смекнули окончательно, что спятил Юрок. Кое-как его повязали, чтобы не дёргался и не вырывался, двое из моей группы повели его назад, к лагерю, а я и второй мой товарищ, Паша Стариков (он потом в 12-й космодесантный полк на Луну перевёлся, поближе к Земле), немного постояв и покурив, пошли дальше по той улочке, где Юрку нашли. Разведать, так сказать, обстановку.
Идём мы, идём, переулками всё да грязными подворотнями. Вечереет, видимость портится, так что мы темп сбавили и вдоль стен тихонечко двигаемся. АКМП держим на изготовке, общаемся только знаками, чтобы не выдавать своего присутствия и не нарушать неприятно воцарившуюся тишину... И выходим в небольшой замызганный двор, со всех сторон окружённый трёхэтажками. И мурашками покрываемся. Огромное гнездо увидели, Санька! Гарпичье. Этих птичек там штук тридцать-сорок было: кто-то свисает вниз головами с балконов и столбов уличных фонарей, уцепившись за них ногами, как летучие мыши, и прикрывшись крыльями; кто-то сладостно валяется в кучах тряпья и мусора, но большая часть — полукругом на окрестных крышах сидят, словно курочки на жёрдочках. Вальяжные все, сытые, глаза прикрыли; те, что не спят — пёрышки чистят, когти вылизывают, грязь с упругих и больших голых грудей стирают, прихорашиваются, томно воркуют что-то на своём птичьем языке милыми женоподобными голосками... Кур-р-рвы, мать их. Но при всём при этом в гнезде стоит какая-то странная сладковатая вонь. Мы с Пашкой переглянулись, потом присмотрелись получше, и у меня неприятно засосало под ложечкой. Смотрю, а повсюду кости лежат — видимо-невидимо! Весь двор был усыпан грубо обглоданными косточками и кусками тел. Человеческих. Откушенные руки, ноги, куски мяса, берцовые и бедренные кости с кусками плоти, обгрызенные до неузнаваемости оторванные головы с выбитыми зубами в прорехах раскрытых от ужаса и боли ртов, с зияющими пустотой глазницами, из которых, казалось, высосали глаза... Господи. У меня от этого зрелища кровь в жилах застыла, волосы на голове встали дыбом, руки задрожали, а сердце сжалось до размера булавочной головки. Вот куда, оказывается, коломенское население пропало. Всех съели!
Мы ведь тогда мало что знали про войска Ментала. Да-да, не удивляйся так. Это сейчас кажется, что нам почти всё про них известно. А тогда мы неопытные были, молодые, глупые, полевой информации — с гулькин нос. И про гарпий только краем уха слышали от тех немногочисленных выживших ребят, что одними из первых воевали на самых границах Конфедерации. А тут вот увидели сами, впервые, воочию. Говорят, дуракам везёт — вот нам и повезло. То ли стая попалась слишком сытая и сонная, то ли сумерки и горы мусора в переулке, откуда мы наблюдали за этим адским пиршеством, скрыли нас от внимания плотоядных девиц... А может неприятная трупная вонь перебила им нюх? Клир его знает, я тогда не соображал! Хватило нас только на одно: не обмолвившись ни словом, мы с Палычем как стояли там, в вечерних тенях серых и обезлюдевших трёхэтажек, так и, не сговариваясь, развернулись и в полуприсяди, скрючившись, засеменили прочь, по привычке держась стен, пока под конец ноги сами не вынесли нас к лагерю. Не помню, как шли докладывать об открытии начальству — во время, да и после столкновения со стаей мы держали режим радиомолчания, отключив рации, чтобы не выдавать себя перед вероятным противником. Голова не соображала и шла кругом, я был словно в каком-то дурмане. Ребятам в батальоне хватило одного взгляда на нас, чтобы понять — что-то не так. Комбат наш, Алексей Саныч, упокой Господь его душу, вылетел из канцелярии весь нервный и недовольный. Начал было отчитывать, что, мол, такие мы растакие подлецы, куда пропали, почему не сообщили, почему рации не отвечают, а потом присмотрелся к обоим повнимательнее и без лишних слов повёл в каптёрку. Достал из своей заначки бутылку, нацедил нам с Пашей по полстакана, и только после того, как мы залили в себя спирт и уняли предательски дрожащие руки, «батя» стал спокойно расспрашивать нас, что произошло. Мы и рассказали.
Уже на следующее утро, как только первые лучи солнца упали на Коломенск, вся наша команда — десантура, спецы, разведка — отправилась на то самое злосчастное место и истребила поганое гнездовище. Впоследствии, в городе нами было обнаружено и уничтожено ещё три таких больших гнезда. Все они располагались в закрытых, хорошо упрятанных и небольших дворах, как правило, в мало обитаемых, промышленных, служебных или окраинных районах Коломенска. Проклятые гарпии методично утаскивали и заманивали людей к себе десятками и сотнями, каждый день устраивая пир на весь мир. Всего за какие-то три дня — а, может, и больше — население маленького шахтёрского городка было безжалостно съедено ненасытными «валькириями». Поначалу мы уничтожали этих тварей с каким-то опасением и страхом, но постепенно все чувства и эмоции сменились одним лишь презрением и невероятно гадостным, паскудным, Саня, омерзением. А ничего другого испытывать и не оставалось, глядя на этих отожравшихся от пуза, купающихся в собственной дикости, вседозволенности, вальяжности и нахальстве демониц. А те до поры, до времени даже и не сопротивлялись; до того упились собственным чревоугодием и безнаказанностью. Сначала пытались как-то неконфликтно сладить с нами — своими методами. Завлекали смущённых солдат своими прелестями и милыми воркованиями, очень похожими на человеческие девичьи голоса, пытаясь одновременно надавить на наши низменные инстинкты и моральные принципы — женщин ведь бить нельзя, особенно таких красивых... И не важно, что у них крылья за спиной, длинные стройные ноги заканчиваются гигантскими, острыми, как бритва когтями, сбоку в районе скул выглядывают едва заметные, скрытые под специальной кожной прослойкой клыки, а лежат эти девочки по колено в недоеденных трупах несчастных шахтёров и, ухмыляясь, слизывают запёкшуюся кровь с когтей. Поначалу смущались и колебались все, даже зрелые, бывалые вояки, прошедшие не одну горячую точку... Но мужики брали себя в руки, помогая друг другу освежающими затрещинами, покрепче наматывали на головы тряпки, чтобы перебить сладостную вонь разлагающегося мяса и ещё какой-то странный, нежный аромат, иногда резко прорывающийся через смрад и обволакивающий мозг неким эйфорическо-пьянящим туманом. И стреляли. Стреляли много и наверняка, не щадя патронов и ракет, пока не перебили всё дьявольское отродье.
Спустя три дня, окончательно убедившись, что мы не оставили ни единой живой «валькирии», наша группа спешно вернулась назад на орбитальный эсминец. Все без исключения покидали Ведалес с большим чувством облегчения и, в то же время, непонятного рода замешательством и печалью. Как я уже говорил, никто из нас доселе не сталкивался ни с чем подобным. Надо добавить, что останки горняков, жителей несчастной колонии, мы хоронить не стали. Только самые большие кучи трупов и гнездовья гарпий как могли полили соляркой и сожгли дотла. По возвращении на корабль наш комбат, пылкий, но уравновешенный мужик, потрясённый увиденным, сжимал кулаки и гневно предлагал руководителю операции, тогда ещё подполковнику и командиру космодесантной роты, Ясеневу Олегу Аркадьевичу, шарахнуть по Коломенску с орбиты баллистической ракетой. На всякий случай, чтобы перестраховаться — хотя я понял, что на самом деле ему тоже было совестливо оставлять там, внизу, память об исчезнувшем поселении, пострадавших жителей которого никто даже по-человечески не похоронил. Но Ясенев не был бы собой и не дослужился сейчас до командующего третьей армии российского отделения EDF, если бы пошёл комбату навстречу. Потому он лишь покачал головой и мягко объяснил Санычу, что неблагоразумно и расточительно тратить вооружение для таких мизерных, пусть и символичных, целей. Комбат лишь разочарованно плюнул, махнул рукой и ушёл к себе в кубрик уговаривать бутылку водки. Наверняка и поныне где-то там, в созвездии Пегаса, на пустой планете стоит одинокий мёртвый городок, покрытый почерневшими от времени и копоти людскими костями... Лично у меня после возвращения домой долго на сердце висел грузом непонятный тяжёлый камень, а на душе скребли кошки. Первую неделю вообще не мог спать: постоянно снились жуткие кошмары, в которых манили меня к себе окровавленные красотки с крыльями и жёлтыми глазами, тесно прижимались упругими женскими телами, царапали по лицу своими длинными когтями, доводя меня до какого-то низменного, экстатического восторга и оставляя рваные раны, из которых хлестала кровь, заливая глаза. И всё шептали мне на ухо: «Пойдём с нами, пойдём, пойдём в Вальгаллу!»
Это уже потом, полтора месяца спустя, общаясь за рюмкой чая со своим старым другом, с которым мы вместе проходили срочку, а ныне — с одним из главных ксенобиологов лаборатории изучения инопланетных форм жизни ВНИИ «ФЕНИКС», я узнал несколько подробностей о гарпиях, которые открыли мне глаза на некоторые не дающие покоя вопросы и странности того происшествия на Ведалесе. Узнал о том, что жертвами своими гарпии предпочитают выбирать самцов, и о том, что мнимая красота и внушительные молочные железы — всего лишь визуальная приманка для мужиков, и даже о некоторых слабых псионических способностях, с помощью которых гарпии могут одурманивать отдельных людей и насылать на них слуховые и визуальные видения, затуманивающие рассудок и скрывающие недостатки, вроде кошмарных когтей или зубов. Но главное — приятель рассказал мне об их уникальных биохимических железах, вырабатывающих особый «женский» фермент. Этот фермент, поэтично названный моим другом «эффектом Артемиды», воздействует на человеческие обонятельные рецепторы и вступает в какую-то острую реакцию с клетками эндорфинов, усиленно вырабатывая гормон тестостерона в крови. Это очень нежный, сладковатый аромат, исходящий от гарпий — тот самый, что периодически пробивался во время операции в Коломенске через запах гнили и мяса, и от которого у нас всех кругом шла голова. Вдыхая этот фермент, у нормального здорового мужчины возникает реакция, схожая с чувством эйфорического возбуждения, восторга, непреодолимой тяги к существам противоположного пола — в нашем случае, к девушкам, то есть к гарпиям. Правда работает это не сразу и зависит от дозы, устойчивости объекта, а также внешних раздражителей. Население Коломенска было преимущественно мужским: городок шахтёрский, рабочие условия не самые хорошие и здоровые, даже несмотря на повсеместную автоматизацию процессов и использование роботов, так что женщин там работало крайне мало. Думаю, потому-то и сгинули все люди так тихо и в короткие сроки, поддавшись искусительным чарам менталовских пташек. Скорее всего, произошло это не сразу — мужиков долго и тщательно приманивали, обольщали и обрабатывали. Влияли на физиологию и психику. А как наигрались со своими жертвами, окончательно запудрив им мозги, так оперативно и избавились от них... Сгинул бы и Юрка Демидов в том переулке, но его они почему-то пощадили и оставили в мусорной куче в подворотне, наградив на память этим... как его, «обсессивным расстройством». Что с Юркой, кстати, стало, я так и не знаю. К моменту окончания операции он вроде бы оклемался, влияние «артемидового эффекта» потихоньку сошло на нет, но не до конца. Довезя до родной части, его отправили на лечение в военный госпиталь, но больше мы его с тех пор так и не видели.
Девять лет уже прошло с тех событий, Саша. Девять. Много я повидал за это время на войне, бывали случаи и пожёстче, и пострашнее. Двенадцать ранений перенёс, вон, шкура сплошь дырявая. Шрам этот ещё, на левой щеке — клир один на память одарил, я тогда чуть без глаза не остался. Рука левая обгорела почти до костей от плазменного снаряда; мясо-то с кожей медики обратно нарастили, да вот только вся чувствительность от кончиков пальцев до плеча пропала, теперь хоть иголки под кожу загоняй. В последнее время давление скачет, да кости перед непогодой крутит, но в целом — жив, здоров и в бой готов. Много всего было, хоть я хвастать и не люблю... Но почему-то именно тот случай с гарпиями я до сих пор помню очень чётко и детально. Есть, правда, одна вещь, которую я так никому до сих пор и не рассказывал. Ни комбату своему, ни Паше — хотя в тот момент он был со мной и мог что-то заметить, либо подозревал, что я чего-то недоговариваю. Никому. А штука-то простая, но странная.
Когда мы со Стариковым как в тумане безмолвно уходили из того проулка, где наткнулись на гарпичье гнездо, я не выдержал и, немного отстав от товарища, остановился и обернулся назад, во двор. И наткнулся на череду томных и в то же время колючих, острых взглядов, окружавших меня со всех сторон. Клянусь, тогда у меня с глаз будто пелена сошла, а в голове взорвалась чёткая и ясная мысль: «ОНИ ЗНАЛИ! ОНИ ВИДЕЛИ!». Знали, что мы были от них в опасной близости, да ещё бы — как ни крути, а у диких хищников обоняние и чутьё развито куда лучше, куда острее, чем у человека. Знали, что мы наблюдаем за ними, и сами наблюдали за нами. Тогда я бросил взгляд наверх, на крыши окрестных домов, и заметил, что ОТОВСЮДУ, то там, то тут, где-то — за трубой отопления, где-то — за коробом вытяжки, где-то — из-за чердачного выхода на крыше — ОТОВСЮДУ на нас смотрят острые, жёлтые глазки гарпий. Следят, но ничего не делают, лишь провожают каким-то самодовольным, ухмыляющимся, снисходительным взглядом, как может смотреть только существо высшее на существ низших, в порыве благородности решившее пощадить сегодня этих жалких ничтожеств. Так и провожали, пока я на негнущихся ногах не догнал своего напарника. Тем вечером гарпии нас попросту снисходительно отпустили, как отпустили того молодого мальчишку, поиграв с ним в романтику Вальгаллы, и только благодаря этому я остался жив. И до сих пор топчу своими убитыми берцами фронтовые поля. Возможно, у меня за плечом просто стоит надёжный ангел-хранитель. А скорее всего — покровительница всех воинов, валькирия, которой я невольно обзавёлся девять лет назад. И однажды она созовёт своих сестёр и всё-таки заберёт меня к себе в Вальгаллу. Заберёт всех нас, грешных, как забрала уже миллионы ребят по всему космосу.
Так что давай за них и выпьем, Саня. Не чокаясь. За тех, кто уже не с нами.
За тех, кого забрали валькирии.
январь — февраль, 2019
